Рубен Дарио. Волчьи доводы Алла Шарапова : Переводчик с испанского языка
Никарагуа
Рубен Дарио. Волчьи доводы
Это рассказ про Франциска Ассизского: кроткий отшельник с душою небесной принял в свой дом как товарища близкого страшного волка; враг живности местной, с огненным взором и пастию жадной, ужас на мир наводил он окрестный, к тварям, слабейшим его, беспощадный, силой своей и бесстрашьем известный, кровью он залил предгорья окрестные - с яростью резал за стадом он стадо. Как ни охотились жители местные, не было людям с разбойником слада. Были растерзаны козы, бараны, лучших собак изорвал он на части, и у охотников страшные раны долго зияли от волчией пасти. Вышел в путь и Франциск: волк охотился близко от стены монастырской, от кельи Франциска, и возникло чудовище в дикой пещере, пасть огромную злобно, несыто ощеря. На монаха готов уже кинуться волк. Руку поднял Франциск — нечестивец умолк. И Франциск, как с заблудшей душой говорят, молвил волку ужасному: «Мир тебе, брат!» И, дивясь, озирал душегубец монаха: первый он посмотрел на злодея без страха. И для волка была несказанная власть в чернорясце отважном. Смиренно закрыл он истерзавшую многих ужасную пасть. «Буть по-твоему, брат мой Франциск!» - говорил он. «Дурно, брат мой, - уста отворились Франциска, - покоряться всему, что жестоко и низко. Кровь ещё не обсохла на морде твоей! Ты приносишь страдания семьям людей. Что ты сеешь вокруг? Разоренье и плач. Сколько жизней унёс ты, как худший палач? Даже вопли детей у отцовского гроба не смирят ни на миг твою лютую злобу. Что, скажи, к преступленьям тебя подхлестнуло? Вельзевула дары? Люцифера посулы?» Волк в ответ: «Очень зимы суровые, брат; страшен голод в лесу, далеко ль до греха? Да, случалось, что резал я малых ягнят и, спасая себя, убивал пастуха. Кровь? А сколько их пеших и всадников, брат, травят братьев моих оленят? Отвечай мне, Франциск, не твои ли соседи скачут в лес затравить кабана и медведя? Загоняют, копьём протыкают бока, убивают под хриплые звуки рожка? Губят тварей Господних?.. А этих господ на охоту, ты знаешь, не голод зовёт!» И Франциск отвечает: «Я всё это знаю. К сожалению, в людях закваска дурная, во грехе появляются люди на свет, а зверьё простодушно и чисто. Пойдём. Если голоден ты, то получишь обед, коль замёрзнешь в лесу, я впущу тебя в дом. Но клянись, что ни бык, ни козёл, ни баран не погибнут отныне у здешних крестьян - да прольётся на дикую душу елей!» «Обещаю, Франциск»,- отвечает злодей! «Перед богом, что держит в руках наши дни, в знак обета ты лапу мне, волк, протяни!» Волк подходит к Франциску, и лапой мохнатой пожимает он руку названного брата. Вскоре в ближней деревне прослышал народ, что Франциск окаянного волка ведёт. И дивится народ, сам от счастья не свой: малолетним ягнёнком, собакой домашней за Франциском с опущенной шёл головой по дороге к обители хищник вчерашний.
И, на площади всех собирая большой, к ним Франциск обращается с речью такой: «Нынче доброй моя оказалась охота. На себя принимаю о волке заботы, и за это он мне обещанье даёт, что ни малой кровинки он здесь не прольёт. Вас же только прошу я: ничья пусть рука не жалеет для Божией твари куска!» «Так и будет!» - ответили жители хором, и умолкнул Франциск с успокоенным взором. Тут и волк замахал возбуждённо хвостом, словно вымолвить силился: «Благодарю!» Заскулил — и весёлой походкой потом за Франциском отправился к монастырю. И какое-то время он жил, как монахи, в монастырском подворье в смиренье и страхе. И внимало псалмам его дикое ухо - сердце волка затронула музыка духа. Начал волк понимать человеческий говор, и на кухне костей не жалел ему повар; Всё он делал точь-в-точь, как Франциск приказал, и сандалии грубые нежно лизал. И на улицу стал выходить он один, и скитался порой среди чащ и долин. Заходил он в дома, людям кланялся низко, в каждом доме ему находилась еда, но однажды пришлось отлучиться Франциску, долго он пропадал, а вернулся когда, услыхал он, что волк приручённый исчез, что, как прежде, избрал он убежищем лес, стал разбойничать, выть, притаился в берлоге, что опять вся округа в ужасной тревоге, что такая в нём злоба теперь, что, видать, никаким с ним оружием не совладать, и ни ночью, ни днём не желает прилечь, чтоб хоть сонного людям его подстеречь; зря страрался народ, одолеть его силясь, - видно, в нём Сатана и Молох поселились... В день, когда возвратился в деревню святой, много страшных рассказов и слёз полилось - и о крови, чудовищем вновь пролитой, и о страхе, который терпеть всем пришлось. Посуровел Франциска Ассизского взгляд, отправляется праведник в горы, назад. Он к пещере взбирается вновь по горам и находит он клятвопреступника там. «Отвечай же,- велел,- заклинаю Владыкой, кто склонил тебя снова ко злобе великой? Ты в знак верности лапу мне, волк, протянул, отчего же тогда ты меня обманул?» И в каком-то глухом и тяжёлом боренье - скорбь в глазах обречённого, пасть его в пене - волк сказал: «Отойди-ка подалее, брат, я, ведь знаешь, теперь за себя не ручаюсь... В келье было тепло...Я и людям был рад, в деревенских сенях подаяньем питаясь. Но потом убедился я, брат, там и тут злоба, ненависть, алчность и зависть живут. Всюду братья и сёстры родные враждуют, всюду попрана правда, а зло торжествует. Всюду люди гнетут, притесняют людей, всюду добрый в обиде и счастлив злодей, всюду женщина — сука, мужчина — кобель, обесчещена блудом любая постель. Ты уехал едва, собрались тут мужчины - застучали по мне башмаки и дубины; я был тих и покорен, им руки лизал. «Все вы, твари, мне братья, все люди мне братья, и быки мои братья»,- я так им сказал, всё, чему ты учил, не преминул сказать я. «Червь мой брат,- я сказал,-и звезда мне сестра». Глухи были они к изъявленью добра. Только смех я услышал в ответ ото всех - был подобен кипящей смоле этот смех. И во мне человечности голос умолк, я почувствовал, что от рожденья я волк, хоть своей чистотой я людей превзошёл! И опять я, Франциск, в свои горы ушёл, и опять я питаюсь, подобно соседям, диким братьям моим кабанам и медведям. Так оставь меня, брат, в этой жизни простой, оба кончим свой век, как велит нам Природа. Уходи в монастырь и живи, как святой, Я же волком рождён, и удел мой — свобода!»
По разным двум разбрелись дорогам злобный зверь и добрый монах. И долго Франциск беседовал с богом в унынье, отчаянье и слезах. «Отче наш», - повторял вдохновенно святой, и молитву подхватывал ветер лесной.
