снится
прыть коней стародавних:
их не впрягут в колесницу
и не оседлает всадник!
И с килем, как грудь птицы,
с рядами весёл крылатых,
корабль уже не помчится
на поиск славы и злата!
Земля, наконец, дозрела
до пышных лет увяданья,
и плод увидела спелый
на мёртвом древе познанья -
ибо Ясон с Одиссеем,
соперники неба и ада,
в ином Божестве воскресли,
которому нет преграды".
Он замолчал, долу
печальный свой взор потупив,
но отзвук звучал долго,
в зелёный летя купол.
Ветвился лесной полог,
ловя священные звуки,
в которых жила доблесть
и эхо прощальной муки.
Но с доводами кентавра
душа была не согласна,
к тому же ночь подступала,
что в дикой глуши опасна,
и слыша слова отказа,
жалел я, - слепец несчастный! -
что в руки мои не дался
этот скакун прекрасный.
И поднял я снаряженье
охотничье, лук и стрелы,
и продолжал убежденья:
"Нет, время не улетело!
Полна тетива напряженья,
и дышит древко как тело,
и помнит стрел оперенье,
как небо под ними пело.
И если тебе наездник
давно уже не по силам,
и нет в тебе прыти древней,
что прежде бурлила в жилах,
то меткость, - я в это верю! -
охотнику не изменила,
и нет от стрелы спасенья,
что в небе добычу била!"
Ответил он:
"В сновиденьях
о подвигах дней прошлых
явилось мне откровенье
в смолистом воздухе рощи.
Узнай же: стрелец вечный,
без лука и псов гончих,
уловит любое движенье,
и в цель попадёт точно.
Стрелец тот одет скорбью,
труды ж его неустанны;
стремительней он Немврода
и зорче снежной Дианы.
Со смертью он бился самою,
облекшись в её сутану,
и змею, что послан тьмою,
нанёс последнюю рану".
И вновь он отверг твёрдо
любые мои увещанья,
заставив смирить гордость
и погрузиться в молчанье.
Но древнего зверя норов
опять пробудил в сознанье
упрямой надежды морок
и ужас непониманья.
А ночь уже уже шла в атаку,
расправив льдистое знамя
над дымной стеной заката
и огненными зубцами.
Как тонущий, за остатки
мачты держащийся над волнами,
я вновь подошёл к Кентавру,
чтоб встретиться с ним глазами.
Сказал я:
"Пусть дальше дремлют,
о лучник, твои стрелы.
Но есть закон, что объемлет
все времена и пределы!
Пока справедливость землю
дарит своим светом,
не отвергай молений
и не оставь без ответа.
Скакун отверг предложенье
о странствиях в дольнем мире,
стрелец отказал в одолженье
делить добычу на пире,
Осталась одна надежда -
на музыку в звонкой лире,
чьи струны туги, как прежде,
и песни не все излили.
Возьми же свою гитару -
я знаю, что не напрасно
она недавно рыдала
от прикосновений страстных!
Прижми её к сердцу жарко,
и пусть в напеве прекрасном
воскреснет, как дар Кентавра,
весны её облик ясный!"
Молил я - и вновь услышал
отказ печальный и строгий.
О музыкант неподвижный
с гитарою-недотрогой!
Ответил он:
"Время вышло,
аэдов минули сроки.
Лишь полдень струны колышет
беззвучно во сне глубоком.
Покинув высшие сферы
и плотью одев дух свой,
когда-то Музыка с неба
на землю сошла Музой.
Учила она смертных
гармонии, чтоб из уст их
лились чудесные песни,
что внятны всякому чувству.
Дельфины на зов Ариона
приплыли, певца спасая;
Орфеевой лиры звоны
влекли звериные стаи;
но ныне все земли вторят,
а небеса отвечают
тому, кто ходит по водам,
предвечному гимн слагая!"
Так, пыл моих просьб отвергнув,
но вникнув в мои боренья,
он в третий раз мне ответил,
метафор плетя сцепленья.
Какое ж в косматом звере
прорезалось вдохновенье!
И музыка слов звенела
таинственно, словно пенье.
И молвил я:
"Да, мне ясно,
что волей враждебного рока
не выйду к Розе прекрасной
я никакой дорогой.
Взывал я к тебе три раза,
но был отвергаем строго,
в три двери я постучался -
и всюду гнали с порога.
Но если в речах тёмных
сокрыто новое слово,
и истинною любовью
разрушатся все ковы,
скажи мне, пока не поздно,
куда мне путь уготован:
где тот стрелец грозный,
где певец сладкозвонный!"
Кентавр ответил: "Он рядом,
и сила его в смиренье,
ни меч, ни ложная клятва
его не введут в заблужденье;
но страждущим он отрада,
заблудшим он пастырь верный,
и песня его - преграда
для наваждений химерных".
Фигура Кентавра, тая,
уже тонула в потёмках,
а в небе луна молодая
воздела свой рог как тёлка.
И я, на ответ уповая,
хоть в том и не видел толка,
отчаянными словами
воззвал к его чувству долга:
"А доблесть твоя, - изрёк я, -
останется впредь бесплодна?
Не ждут тебя больше, воин,
ни подвиги, ни походы?"..
Всклококоченной головою
приникнув к плечу безвольно,
уже сквозь пучину дрёмы
кентавр ответил:
- "Довольно".
И этот отказ спокойный
в лесу отозвался стоном:
все ветры с яростным воем
крутили свои знамёна.
А после настала полночь,
и в чаще глухой и сонной
молчанье встало чертогом
на нерушимых колоннах.
Перевод с испанского: Лариса Кириллина
<< >>
