О как неподъемны сосуды печали в руках человечьих.
Вновь войди под сень альковов белых.
8
Ты на губах любовью длишься.
Есть мед со вкусом злой утраты, он струится с неясных женских силуэтов и падает, как ртуть, неуловим, в агонии неотвратимой лета на рану стонущую сердца моего.
Любовь, ты ею длишься, стонет между ног моих и мед утраты лижет.
9
Вот твой язык несравненный, в уста мои входит; как изысканный плод я его ощущаю.
Освяти уста мои влажным касаньем,
любовь моя, мой призрак.
10
Приходят тихие звери молчанья, но под нежной кожей твоей пылают желтые маки, океана цветы, что отчаянно бьется о стены, возведенные плачем.
Благочестье и бездна порока — пища измученной плоти, где-то в пути потерявшей надежду.
11
Я состарился в глаз твоих бездне; ты сладость моя и уничиженье, и я люблю твое тело — его откровенья ночные.
Невинность твоя отточенной сталью глаза мои ослепляет,
но печали твои в моем сердце и, как темный мед, тебя на губах я моих ощущаю по дороге к смерти.
12
Ты как цветок, что утешает обреченных,
невидимый, но аромат струится,
в ноздри входит, и это наслаждение —
вся жизнь, отпущенная временем на волю.
13
Как влажно ты меня любишь,
соски твои лазурны, дышишь нежно
губами в губы и опять уходишь
в глухое обиталище печали.
14
Твои волосы седеют между моими пальцами и, как тихие воды, нас покидают воспоминанья. Существованья я чувствую холод, но твой запах комнаты наполняет, и твое сладострастие живет в сердце моем, и мои мысли входят в твои страданья.
15
Моря есть в белых городах далеких, как сгустки воздуха со вкусом сладким крови, простыни, покоя колыбель. И есть еще благоуханье паха, языки, блуждающие в женских ранах, и сердце, что устало биться. Войди в мой дом, незрячая пастушка, всем звоном колокольчиков твоих, и пусть твоя пребудет вечно нежность у моря в белых городах далеких.
