Я в гордую влюбляюсь кобылицу, вселившись в шкуру глупого осла, тянусь ветвями к благородной розе, переодевшись неказистым вязом, а между тем, преображаясь в утро, лучом холодную ласкаю ночь.
Меня всегда пленяли тайны ночи и буйные повадки кобылицы, но мгла уходит, лишь забрезжит утро, а лошади противен я, осел, который, даже став высоким вязом, не смог прельстить изысканную розу.
А сколько грезил я об этой розе, как жаждал влиться светом в сердце ночи! Но тщетно: ночь бежит от утра, вяз осмеян розой, резвой кобылицы настичь не смог медлительный осел, оставшись неприкаянным, как утро.
Уж если ночь отвергла светоч утра и пышный вяз сочла убогим роза, то кто ж полюбит бедного осла? Пусть так! И все же смилостивись, ночь, будь ласковей к ослу, о кобылица, не смейся, злой цветок, над старым вязом!
Но нет! Ты зря пощады просишь, вяз,— ночь никогда не сжалится над утром, к ослу нежна не будет кобылица, и вновь меня шипами встретит роза, поскольку с розой, так же, как и с ночью, несовместимы утро, вяз, осел.
Что ж, пусть по всем приметам я — осел, в душе себя я ощущаю вязом, когда, нагнувшись над обрывом ночи, мечтаю жизнь, короткую, как утро, что так длинна в сравненье с жизнью розы, отдать во славу дивной кобылицы.
И впредь не вязом, ослепленным розой, и не ослом, влюбленным в кобылицу, а утром быть, преследующим ночь.
