Какие странные слова!
Какие странные значки!
Жуки ли, божьи ли коровки?
Я устанавливаю робко
меж ними смысловую связь,
подозревая и боясь,
что уличу себя в невежестве,
что на меня дохнула свежестью
не мысль — графическая вязь.
Но вот,
но вот: слова проваливаются
сквозь плоскость белого листа.
Теперь их можно трогать пальцами,
они теперь трёхмерны… Да,
они трёхмерны, как молекулы!
Я ощущаю существо
стиха… Он жив. А перевод
сейчас прочту в словарном зеркале.
И у меня довольный вид,
шепчу себе я: «Приготовься!»
И я ещё не знаю вовсе,
что всё мне только
предстоит.
Сергей Гончаренко. Исповедь переводчика | |
|
Хуана де Ибарбуру. Встреча
Лекарственной ромашки аромат.
Ромашки золотисто-белоснежной -
её крестьянки старые хранят...
И всюду: на отлогих склонах гор,
в сырых низинах, сочных и зелёных,
на вьющихся среди полей дорогах
и возле старых ранчо - тут и там -
ромашки, разогревшейся на солнце,
я впитываю пряный аромат.
Иду я по знакомой мне дороге,
под сенью тамариндовых деревьев,
и аромат ромашки мне навстречу
бросается, как старый, верный пёс...
Я пью его - целительный и терпкий,
хоть от него чуть-чуть и саднит в горле,
но свеж и чист он, словно в полдень
знойный глоток воды.
Я погружаю вновь лицо в цветы
с их запахом, радушным и невинным,
их лепестки, как белые зубцы,
венчают золотую сердцевину...
И, прозревая вдруг, я ясно вижу,
что море лжёт, что мне мила земля,
и землякам моим она мила,
что к морю наша не лежит душа:
мы - пахари, земля у нас в крови.
Холмы и горы, степи и леса,
зелёные, цветущие равнины,
пасущиеся мирные стада -
всё это ближе нам, намного ближе,
чем необъятный лживый океан.
С полей приносит в дом бродяга-ветер
все запахи земли. И всё поёт
во мне. И радость встречи
ромашкой в сердце у меня цветёт.
Перевод с испанского: Инна Чежегова
Картина
Оригинал здесь
| |
Рауль Гонсалес Туньон. Блюз покинутого корабля
Я здесь давно, с тех пор как потерпел крушенье…
Кто, изменив мой курс, разбил меня о риф?
Здесь разрушаюсь я и превращаюсь в дерево,
лишь дерево одно мой образ сохранит.
Я илом занесён, во мне каменьев груды,
в них тайна гибели моей погребена.
На корабле — один, став жертвой грозной бури,
о риф забвения разбился капитан.
Воспоминанья вновь живут в моих отсеках,
едва луна во тьме найдёт меня лучом.
Я вижу, как, дрожа, целуют мачты небо
в водовороте злых, солёно-горьких волн.
Я вижу порты вновь, холмы угля и соли,
таможню, грустного чиновника глаза…
На кораблях чужих поют аккордеоны
в моряцкой злой тоске о милых берегах.
В тавернах моряки пестрят татуировкой:
здесь женщин имена, и сердце, и стрела…
Играет автомат, и чайки с криком громким
над баржей немощной, как ангелы, кружат.
Я вижу контуры затопленных селений
и слезы матерей о мёртвых сыновьях,
зловещий силуэт жилищ оцепенелых
и полчища бродяг на грязных пристанях.
Я огибаю вновь благоуханный остров,
и рыбаки следят за мной в закате дня…
Я снова их детей зову из глуби мёртвой,
но, поглотивший их, не внемлет океан.
Не страшен мне туман, глаз рулевого зорок.
Я к берегам чужим везу восторг и боль.
В моих каютах спят любви случайной воры,
и старый лесоруб, и шайка шулеров.
Не могут сокрушать мой остов горделивый
ни тягостный туман, ни солнечный костёр.
И мой покой в плену приливов и отливов
тревожит лишь порой набег ребячьих орд.
О, быть бы мне мостом, огромным в звенящим,
в строительных лесах себя запечатлеть
или ковчегом стать в потопе предстоящем…
Но заживо навек я похоронен здесь.
Порой прошелестит вдоль отмели песчаной
Марии лёгкий шаг. Движения её
так юны и нежны. И с тихим состраданьем
на одиночество она глядит моё.
И я тогда люблю безлюдье и туманы,
и осень влажную, и старую печаль…
Мне машет альбатрос приветливо крылами,
о скорбный облик мой — весь в золотых лучах.
Перевод с испанского: Инна Чежегова
Дальше >>
Оригинал здесь
|
|
