шительно.
И написала письмо на бланке Секретариата правления Союза писателей СССР,
что, мол, такого-то числа у них в Секретариате на высоком официальном
обеде состоялась беседа с крупнейшим деятелем международного коммунистического
движения Альфредо Варелой, который подчеркнул особое значение Х.Л. Борхеса
в развитии аргентинской литературы, а не считаться с мнением наших друзей
– аргентинских коммунистов – было бы серьезным политическим промахом...
Официальный обед в честь Альфредо Варелы действительно был, как не быть!
А вот насчет беседы про Борхеса прелестная Римма все выдумала, чутье подсказало
ей так поступить да и женское доверие ко мне, оно иной раз дорогого стоит.
Конечно, с политическим промахом и мнением аргентинских
коммунистов насчет Борхеса – это круто, но она – женщина с полетом, и
каким! Печатей, помню, наставили всяких для пущей важности. Официальное
письмо полагалось посылать со штатным курьером, но я упросила этого совсем
не типичного секретаря правления СП СССР нарушить правило, сделать из
меня курьера на час. И тут Римма, помню, лукаво, этак понимающе улыбнувшись,
спросила: “А у тебя с этим Борхесом серьезно?” Такое не забудешь! Я махнула
рукой, оставив ее в недоумении и в разных ответственных делах, схватила
такси и прямо в редакцию “Художественной литературы”.
Отдаю внизу письмо, ну натуральный курьер, даже роспись
какую-то вывела. И наверх – к главному редактору издательства Пузикову
А.И., человеку в высшей степени интеллигентному, дипломатичному, обходительному.
Он меня принял очень любезно. Звонок-то уже был! Чай мы с ним пили, объяснялись.
Я ему умильно, мол, Александр Иванович, ведь и сам Альфредо Варела не
мыслит сборник без Борхеса, и вам уже звонили из ЦК, там тоже не мыслят
без... У Александра Ивановича брови полезли вверх от моей осведомленности,
а у меня сердце колотится невесть где. Он человек искушенный и мне с улыбкой:
звонки звонками, но мне бы хоть какое-то официальное письмо... Тут – смертельный
номер! – есть, говорю, и прямо из Секретариата правления Союза писателей.
А сердце уже в горле: ведь книгу вот-вот сдадут в набор. Александр Иванович
со вздохом, но любезно: “Не мешало бы для начала получить это письмо”.
И я на сплошном выдохе – да оно, наверно, у вашего секретаря, сделайте
любезность – позвоните!
Вот когда он читал это письмо, я не дышала то ли от радости,
то ли в страхе за такой взлет в раскрученном сюжете. Не помню точно, что
он говорил. Помню, сказал: н-да! Именно это протяжное н-да. И интонацию,
явно довольную, помню. Мы, говорит, конечно, не можем издавать антологию
без такого писателя, как Борхес. А потом с явной неохотой в голосе добавил:
но все же уберите Розенмахера, он совершенно не по теме. И я – не хватило
духу – согласилась... “Блюз в ночи”, колоритный и грустный рассказ писателя
Хермана Розенмахера о старом еврейском музыканте-эмигранте, тонко переведенный
покойной Майей Абезгауз, был выброшен. Махнулись, что называется. Борхес
с его знаменитым садом разветвляющихся тропок все-таки проник в советскую
литературу, а вот история с Херманом Розенмахером так и осталась на моей
совести. Найти бы этот перевод и опубликовать, а если не найти, то перевести.
Лучше бы найти!
Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом.
При использование материалов указание авторов произведений и активная ссылка на сайт www.mir-es.com обязательны.