в своей прозе, в ее всегда чуть «сдвинутой»
фантастической оптике, в ее приправленной юмором интонации, в
неистощимой словесной игре. Я бы сказал, что по исходному
замыслу и конечному смыслу кортасаровская фантастика, а может
быть, и вообще фантастика Ла-Платы — фантастика поэтическая
(Кортасар дебютировал стихами и к поэзии, даже в романной
прозе, всю жизнь неудержимо тянулся,— контрапункт стихов,
прозы, фото и рисунков образует уникальное, многоставное целое
книги «Последний раунд»).
Cовременная проза, классический роман реалистов XIX века, возникли
именно как утверждение того, что человека, совместную жизнь
людей можно описать и понять, не прибегая к нездешнему и
невероятному. Совершенно из противоположного стала исходить
современная поэзия («Нужно быть абсолютно современным»,—
пришпоривал ее Артюр Рембо): ее воздух теперь — невозможное и
несбыточное. Роман же ХХ века в своих поисках только и делает что
прививает поэзию к прозе. Так поступает и Кортасар. Каждый
прорыв в иное существование, любой просвет и зазор в плотной
ткани обыденного знаменуют у него, говоря словами Лесамы
Лимы, «торжество всегда новой поэзии над неизбежно
повторяющимся опытом».
Добавлю к уже сказанному, что среди собственно литературных
источников кортасаровской и, шире, латиноамериканской фантастики
есть еще один, крайне важный. Это бунтарская апология
непредвиденного и чудесного в манифестах и практике французских
сюрреалистов. Тут, кстати, возникает (совершенно в кортасаровском
духе — еще раз напомню головокружительный сюжетный поворот
новеллы «Другое небо») сложная и многоходовая перекличка
культур. Апостолы сюрреализма и близкие к ним авторы — поэты
Андре Бретон, Бенжамен Пере и Анри Мишо, Антонен Арто, Роже
Каюа и Бенжамен Фондан, художники Андре Массон и Леонора
Каррингтон — искали для себя иной, «нездешний» опыт, среди
прочего, в Латинской Америке, видя в ней, говоря словами Арто,
«Новую Атлантиду», «землю истоков». Эту жажду чуда сюрреалисты
(а ее им, в свою очередь, во многом внушили перебравшиеся в
Париж кубинцы Вифредо Лам и Франсис Пикабиа, чилиец Матта и
аргентинка Леонор Фини) привезли с собой через океан,
сначала — в своих путешествиях 1930–40-х годов в Аргентину,
Мексику, на Кубу, затем, в годы второй мировой войны, став
эмигрантами в тех же странах. Теперь уже их озарения, весь круг их
ожиданий и представлений о реальном и чудесном, обычном и
предельном, повседневности и мифе вызвал к жизни
латиноамериканские переводы сюрреалистической поэзии и прозы в журналах
той же Кубы и Мексики сороковых годов. Но при этом не только,
например, Борхес ввел прозу Мишо в круг чтения
латиноамериканцев, но и Каюа стал одним из первых переводчиков Борхеса
во Франции. Через Алехо Карпентьера, Лесаму Лиму, Октавио
Паса сюрреализм оказал сильнейшее воздействие на «магический» и
«фантастический» реализм латиноамериканской словесности
1950–60-х годов. Так что фантастика Кортасара, как в немалой
степени и весь «бум» латиноамериканского романа 1960–70-х
годов, это своего рода отсвет, один из отсветов Европы в зеркале
Латинской Америки, сызнова возвращенный Европе. Во Франции,
помнящей о римском праве и его принципе do ut des («даю,
чтобы ты дал»), это называют непереводимым словосочетанием
donnant donnant. Переведу приблизительно: ответный дар. Чем не
формула искусства любви и его воплощения в кортасаровском
слове?
1 Предисловие к книге: Хулио Кортасар. Я играю всерьез... Эссе.
Рассказы. Интервью. Сост. Э. Брагинской. Перевод с испанского. М.:
Академический проект, 2002.
2 Четырехтомное собрание сочинений Борхеса в русских переводах только
что выпустило петербургское издательство «Амфора»
(2000–2001). Единственной же книгой Лесамы Лимы по-русски пока, увы,
остаются «Избранные произведения» (Москва, «Художественная
литература», 1988).
3 Ее мать, Луиса Мерседес Левинсон, писала в середине пятидесятых в
соавторстве с Борхесом (новелла «Сестра Элоисы», 1955).
4 Теперь она издана и в русском переводе (Санкт-Петербург,
издательство «Амфора», 1999). В Латинской Америке на этой многократно
переиздававшейся книге, как и на журнале «Сур», движущей
силой которого во многом был Борхес, на борхесовской серии
мирового детектива «Круг седьмой» выросли несколько поколений и
писателей, и читателей.
5 Жизнь, книги, само письмо Маседонио Фернандеса легли в основу романа
Рикардо Пильи «Город, которого нет» (1992).
