Павел Грушко. Всё перевод...

Страница: | 1 | 2 |
Всё перевод, даже речь - с языка мыслей
Очень многие испаноязычные авторы знакомы российскому читателю со слов поэта и переводчика Павла Грушко. Несмотря на то, что Грушко живет сейчас в Бостоне, он продолжает переводить. Несколько лет назад российские барышни зачитывались его Лаурой Эскивель. А сейчас издательство Время готовит новый потенциальный бестселлер - Ливадию кубинца Хосе Мануэля Прието.

- Павел Моисеевич, почему в английском варианте Ливадия называется Ночные бабочки Российской империи? Там про Россию?

- Главный герой романа - учившийся в России кубинский невозвращенец. Он занимается контрабандой приборов ночного видения, которые за бесценок скупает около российских казарм и дорого продает в европейских столицах. Это роман в письмах. Он содержит немало эротических подробностей, а также суждений о русской женщине вообще. Я с некоторыми из них не согласен, но как переводчик был обязан довести их до сведения нашей общественности. В книге есть также немало курьезных сведений из русской истории и литературы, включая идеи мадам Блаватской, а также прозрачные аллюзии к Набокову. Одного букиниста в романе так и зовут - Владимир Владимирович, упоминается и «Лолита», а определитель «Дневных и ночных бабочек Российской империи» В. Сирина (Псевдоним Набокова.) и подвигнул деловых немецких и американских издателей к изменению названия в пользу «ночных бабочек».

- Как правило, человек либо сочинитель, а вдобавок переводчик, либо переводчик, а вдобавок сочинитель. Что было первично для вас?

- Первичной была и остается поэзия, первые мои стихи были опубликованы в районной газете в подмосковном Пушкино за два года до поступления в иняз, где я стал изучать испанский и к концу учебы увлекся переводом. Но литературное имя поначалу мне снискали, конечно, переводы поэзии. Так что я ассоциируюсь у некоторых с понятием «поэт-переводчик». На эту тему остроумно обмолвился Александр Големба: Поэт-переводчик звучит как вор-рецидивист. С той поры пишут и говорят - «поэт и переводчик». Но руководители Союза писателей все равно держали нас за «рецидивистов», заявляя, что они-де пишут «из своей головы», а мы якобы «из чужой». Издательство «Советский писатель» мою первую книгу стихов возвращало мне два раза с резолюцией «стихи хорошие, но требуют доработки», что в переводе означало: «раньше, чем через три года, чтобы духу твоего здесь не было». Моя первая книга «Заброшенный сад» вышла с большим опозданием. Ранние стихи в ней датированы 1955 годом, а последние - 1999-м. Но все годы я публиковался в журналах, а в переводе на испанский мои книжки вышли в Испании, Мексике и в Перу.

- Как сложилось, что вы занялись испанским языком?

- В инязе для тех, кто хотел сменить язык (в школе я учил немецкий), предлагались итальянский и испанский. В отличие от Евгения Солоновича, доброго моего друга, замечательного итальяниста, я выбрал испанский. Шучу иногда: У тебя одна Италия, старинная Далмация и кусочек Швейцарии, а у меня - двадцать стран испанского языка не только с диалектами, но и с мощными привнесениями африканских и индейских культур. На мой выбор повлияло, должно быть, детское романтическое восприятие - Гражданской войны в Испании и то, что в 1939 году, когда я отдыхал в «Артеке», туда привезли испанских ребят.

-Как вы выбираете авторов, которых будете переводить?

- Это те авторы, что завораживают при чтении. Ты хотел бы поделиться радостью от прочитанного с друзьями, так ведь для этого надо текст перевести. Оставляя в стороне заказные работы, именно выбранные по любви - наилучшие. И зачастую остаются лежать в столе именно они. До сих пор у меня не опубликована пьеса Федерико Гарсиа Лорки «Марьяна Пинеда» и около ста его стихотворений, две книги Хулио Кортасара, десятки рассказов и стихов Борхеса. Это только известные имена.

- Переводимый автор влияет на ваши стихи?

- Влияние иноязычного поэта или прозаика, который захватил тебя при чтении, вошел в твое сознание и пересказан твоим пером, благотворно. Как влияние русского писателя. Так ошеломили меня в свое время Иннокентий Анненский, Анна Ахматова, Осип Мандельштам. Порой, написав стихотворение, задумаешься: вроде это уже где-то было. Одно лирическое стихотворение я начал так: «Люблю тебя, не ведая стыда…». Потом хватился, это ведь ахматовское «растут стихи, не ведая стыда». Эту начальную строфу я выбросил. Избавиться от подобного комплекса помогает мысль Михаила Михайловича Бахтина о том, что «чужое слово должно превратиться в свое-чужое (или в чужое-свое)». Все уже сказано другими. Однако новизна - в неповторимой сущности каждого нового опыта, твоего опыта, а не заимствованного, и если творчески воспринимать мир, в том числе идеи и слова, то это и станет твоим неповторимым «своим-чужим». Все переходит из одного в другое. Два десятка лет назад я сформулировал для себя это как арт-концепцию «Trans/форм», основанную на теории и практике литературного перевода, приемы которого применимы в любых жанрах искусства. Иные режиссеры и актеры не догадываются, что они переводчики пьес на язык сцены. А «Вавилонская башня» Питера Брейгеля-старшего — не перевод ли слов из Библии? Все перевод: даже речь — с языка мыслей.

- Вы ведь были знакомы с писателями и поэтами, которых переводили? С Кортасаром, например.

- Кортасара я видел только раз на одном конгрессе в Польше. Его рост был метр девяносто три, и, говорят, он все время прибавлял в росте, есть такой феномен. Первым с этой своей высоты нагнулся и поднял платок девушки. Был деликатен в обхождении. Грассировал. В нем угадывалось что-то детское. Позже я прочитал его признание, что у него нет ностальгии по детству, поскольку оно его так никогда и не покидало. Мало кто знает, что знаменитый фильм Антониони Blow-Up снят по рассказу Кортасара «Слюни дьявола». Я спросил, как он относится к несовпадению фильма и рассказа. Он ответил, что Антониони в телефонном разговоре, кажется, попросил разрешения воспользоваться только идеей рассказа, и Кортасар позволил ему это. Я подарил Кортасару только что вышедший тогда альбом «Звезды и смерти Хоакина Мурьеты», и он прислал мне из Парижа письмецо со словом «Здорово!» - конечно, на испанском, - что в данном случае я отношу в основном на счет феноменальной музыки Алексея Рыбникова, ведь мое русское либретто Кортасар понять не мог. Хотя впоследствии, в переводе на испанский, оно было опубликовано в Мексике.

- Как, кстати, возник замысел Звезды и смерти Хоакина Мурьеты?

- Все мы болели тогда «Иисусом Христом - суперзвездой» Ллойда Уэббера и Тима Райса, хотелось сделать что-то не хуже. Звезду и смерть я написал по мотивам нерудовской драматической кантаты, которую за несколько лет до этого перевел. Сама кантата шла в Ставропольском театре в постановке Валентина Ткача с музыкой Бориса Рычкова. Елена Камбурова пела тогда на эстраде фрагменты из нее. Была как раз пора военного переворота в Чили, с которым совпала смерть Неруды. Неожиданно Марк Анатольевич Захаров попросил переделать эту кантату в либретто для музыкального спектакля. У Неруды женский и мужской хоры лишь рассказывают о Мурьете и его несчастной Тересе, а сами герои не появляются. Но драматический театр не лекторий. К тому же кантата написана как бы «нерусскими стихами». В переводе я стараюсь не подсюсюкивать массовому читателю эрзацами а ля рюс. А тут нужен был текст не вычурный, ясный: ведь театральное действие нельзя остановить и перечитать. Я и раньше писал пьесы в стихах. Незадолго до этого закончил стихотворную драмопись «Без Царя в голове» по «Истории города Глупова» Салтыкова-Щедрина и трудился над стихотворным переложением «Было или не было…» по роману Булгакова «Мастер и Маргарита». Театр «Ленком» располагал обожаемым молодежью рок-ансамблем «Аракс» Юрия Шахназарова, и Марк Анатольевич надумал создать в театре рок-направление.

Эту первую в России рок-оперу написал Алексей Рыбников. Марк Анатольевич вместе с постановщиком движений Андреем Борисовичем Дрозниным создал лаконичный и точный, как удар в челюсть, спектакль. Длился он вместе с перерывом и пирожными всего лишь час десять минут, но выходившие зрители догадывались об этом, разве что посмотрев на часы. В том и фокус театра в стихах, как я определяю этот жанр, в котором написал восемь пьес-либретто, последняя — «Снова на дне» по мотивам сами понимаете Кой-кого. Это вещи с ритмическими лейтмотивами и речевыми характеристиками, точными метафорами, которые экономят короткое время театрального представления. Речь тут идет о действенности на сцене естественной поэтической речи, о текстах, из которых извлекаются мизансцены и все действие. Я называю это стиходействием. В отличие от мюзиклов, где прозаические беседы разбавляются зонгами, порой никак не связанными с сюжетом. Более того, выскажу одну крамольную мысль: мои пьесы-либретто могут обходиться и без музыки. Некоторые мои работы, шедшие в театрах, до сих пор не опубликованы, и я подготовил к изданию антологию, куда помимо восьми работ включил эссе — объяснение в любви этому жанру.

- Чем отличается ваша пьеса от нерудовской кантаты?

- Слово «звезда» вместо «сияние», по-испански fulgor, как это у Неруды, при переводе кантаты было не Бог весть какой находкой, но оно очень помогло. Останься в переводе расплывчатое «сияние» — не придумалась бы Звезда как ипостась Тересы и не стала бы эта Звезда путеводной мечтой Хоакина. Тогда и слово «смерть» не ожило бы в персонаже Смерти с большой буквы. К тому же нерудовская кантата заострена на классовой борьбе. Полагаю, моя пьеса-либретто, при глубоком уважении к нерудовским взглядам, скорее обращена в сторону общих экзистенциальных проблем.

- Говорят, цензура отнеслась к вашей вещи с пристрастием…

Страница: | 1 | 2 |   Дальше>>

Издано mir-es.com

Главная Новости Поэзия I Переводчики I Галерея Слайд-шоу Голос Песни Уроки Стихи для детей Фильмы I Контакты I


© 2022 г. mir-es.com St. Mir-Es
Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом.
При использование материалов указание авторов произведений и активная ссылка на сайт www.mir-es.com обязательны.