Испаноязычный мир       
 
Русский Español English 
       Главная   Галерея   Слайдшоу   Голос   Песни   Фильмы   ТВ   Радио   Новости  Уроки  Мобильная версия
   Добро      пожаловать!
   Регистрация
   Вход
   Поиск
    Обучение
   испанскому
   Каталоги
   Поэты
   Переводчики
   Художники
   Хронология
   Тематика
   Рейтинг
   Поэзия стран
   Аргентина
   Боливия
   Бразилия
   Венесуэла
   Гватемала
   Гондурас
   Доминик.Респ.
   Испания
   Колумбия
   Коста-Рика
   Куба
   Мексика
   Никарагуа
   Панама
   Парагвай
   Перу
   Пуэрто-Рико
   Сальвадор
   Уругвай
   Чили
   Эквадор
   Другая
   Об авторах
   Поэты
   Переводчики
   Художники
   Композиторы
   Исполнители
   Фотографии
      поэтов
   Фотографии
      переводчиков
   О сайте
   Donation
   Авторам
      сайта
   Контакты




 

 Версия для печати 

Павел Грушко. Интервью : Испаноязычный мир: поэзия, изобразительное искусство, музыка, голоc.

Павел Грушко. Интервью
 




Страница: | 1 | 2 | 3 |

ПАВЕЛ ГРУШКО: «ПЕПЕЛ ИХ СНИМАЕТ С НАС ГОРЕСТНЫЕ МАСКИ…»

Александр Рапопорт

Павел Грушко – ведущий переводчик-испанист, благодаря его переводам русские читатели получают представление о лучших образцах современной испаноязычной поэзии и прозы. Павел Грушко – поэт и драматург, автор нескольких поэтических книг и семи стихотворных пьес-либретто, музыку к ним написали Саульский, Градский, Журбин, Горский и другие замечательные композиторы. Павел Грушко – создатель испанского фольклора по-русски, недавно в журнале «Иностранная литература» были опубликованы более 300 афористично и в рифму переведенных им пословиц и поговорок. В свои 75 лет Павел Грушко не устает поражать и радовать читателей.



– Традиционный для еврейского журнала вопрос о корнях: расскажите, пожалуйста, о семье, в которой вы родились.

– Я родился 15 августа 1931 года в Одессе, куда моя мама Хиня Яковлевна Левенштейн, уроженка Одессы, приехала из Москвы произвести меня на свет. Там жили ее родители, братья, сестры. Дед Яков был известным в городе краснодеревщиком, каждой из трех своих дочерей он подарил к свадьбе пианино и комплект мебели. Вскоре после родов мама вернулась в Москву со мной на руках. Она была домохозяйкой, при этом замечательно играла на пианино, интересовалась литературой. В 1939 году родились мои сестры-близняшки Янина и Нелли, первая живет сейчас в Яффо, другая – в Бостоне.

– Из каких мест ваш отец?

– Отец, Моисей Иосифович Грушко, родом из Чуднова-Волынского. Город Чуднов, сообщали старорежимные Брокгауз и Ефрон, «…расположен в 57-ми верстах от Житомира на скалистых берегах реки Тетерев. Из его десяти с половиной тысяч жителей почти половина – евреи. Чуднов – один из важнейших для Волынской губернии рынков по торговле хлебом, скотом и лесом. Вблизи города станция Юго-западных железных дорог и мост через реку Тетерев, около него памятник императору Александру III». Так это было в конце позапрошлого века. В Чуднове мой дед держал небольшой магазин сельскохозяйственных орудий. Папа родился в 1895 году, а умер в возрасте 96 лет в подмосковном Пушкино. Там он и мама похоронены на еврейском кладбище, которое соседствует с русским и татарским. В моей школе учились ребята многих национальностей, поэтому, навещая могилы родителей, я заглядываю и на соседние кладбища. До войны отец работал бухгалтером-плановиком на заводах МОСТЯЖАРТ и «Калибр». У него был поразительно красивый – ясный – почерк. Все не соберусь разработать шрифт, основанный на прописях отца. Он приносил мне кусочки металлов – железа, меди, олова, латуни, свинца, цинка, разных сплавов, это был мой «гербарий». До войны да и после нее жили мы скудно. Однако отец умудрялся покупать в комиссионных магазинах диковинные вещицы – старинные рамки, подсвечники, статуэтки, картины, эстампы, старые журналы. Мне кажется, этим он заслонялся от советского шума. Отец читал на идише и на древнееврейском, хорошо знал еврейскую историю, любил оперную музыку. Однажды в доме появился французский журнал «L’ Illustration» за 1912 год, где были помещены цветные вклейки с видами Альгамбры – мавританского замка в Гранаде. Когда я в первый раз побывал в этом городе, мне показалось, что я давно все там знаю. В Испании я увидел женщину, поразительно похожую на покойную маму. Испанцы считают, что у каждого из них в жилах есть капля еврейской и капля мавританской крови.

– На каком языке родители разговаривали дома?

– На русском. Моя жизнь связана с русским языком и отчасти с испанским, который я хорошо знаю и на котором пишу. Иврита, к сожалению, не знаю, на идише лишь угадываю какие-то смыслы по аналогии с немецким, который я учил в школе и, как второй язык, в институте. Дома родственники обменивались порой фразами на идише, у отца изредка срывалось с языка крепкое словцо. Запомнилось «мэлиха» («власть», употреблялось в значениях «правительство», «государство», «власть предержащие». – А. Р.), отец произносил это слово сквозь зубы с мрачным выражением лица. Всегда были на слуху еврейские имена родственников: по материнской линии – тети Цили, дяди Арона и дяди Нолика, по отцовской – тети Берты, Нехамы, Зюни и Энци. Всю жизнь со мной нежные слова мамы: «майне нишуме» и «трейстеле» («моя душа» и «утешение мое». – А. Р.).

– Вы помните начало войны?

– 22 июня 1941 года мы были на даче в подмосковном Быково. Мне девять лет. Пришла молочница и сказала, что вроде бы война началася. Услышав вскоре:

Двадцать второго июня

ровно в четыре часа

Киев бомбили, нам объявили,

что началася война… –

я решил, что слова песни принадлежат этой молочнице. До окончания войны мы не знали, что могилой моим деду и бабушке стал Бабий Яр. Они считали немцев культурной нацией, помня, какими были германские офицеры времен первой мировой войны. И остались в Киеве... Сегодня забывают, как стремительно распространяется идеологическая чума.

На фотографии, сделанной за год до начала Отечественной войны чудновским фотографом Моисеем Табакмахером, я запечатлен рядом с его дочкой. Семья Табакмахеров осталась в Чуднове и погибла. В Чуднов к тете Циле, в замужестве – Радзивиловской, мы приезжали чуть ли не каждый год. И в 1941-м собирались, но – началася война.

После первых авианалетов на Москву появилось слово зажигалка. Пронесся слух, будто бы один из аэростатов заграждения унес в небо девушку. Мы спускались по деревянным ступеням лестницы в недра недостроенной станции метро «Бауманская». Если налет длился долго, можно было переночевать на деревянных нарах. Нередко уезжали в Пушкино, там, в 29 километрах от Москвы, жили наши родственники. У них гостили их родители из Киева. Дядя Нюма, муж тети Берты, вырыл землянку-«щель» и обшил ее фанерой: это добротное убежище казалось мне комфортабельным купе спального вагона. Сын Нюмы и Берты Изя погиб на фронте, их дочь Ата при отступлении застрелилась со своим другом в стогу сена – оба работали в райкоме комсомола. В Пушкино мы видели в небе авиационный таран, а через день, узнав из газеты о подвиге Виктора Талалихина, поняли, что были свидетелями этого события.



С дочкой Табакмахера в Чуднове.

 

– Вы были в эвакуации?

– Вместе с семьями работников завода «Калибр» мама с тремя детьми эвакуировалась из Москвы. Сперва мы оказались на станции Джурун в Казахстане, где осели в поселке конезавода. Там я впервые столкнулся с бытовым антисемитизмом и осознал, что я – еврей. Запомнил навсегда: мальчик из Ленинграда втолковывал казахским сверстникам, что евреи – те, которые не воюют, а отсиживаются в тылу. Через много лет подобную «пропаганду» доводилось слышать в домах творчества, где некоторые писатели, обихаживая представителей «народов СССР», просвещали их в том же духе. Из Казахстана мы перебрались на Урал, в Ирбит, где находилась мамина сестра Маня, приехавшая из Одессы с маленькими сыновьями. В Ирбите у евреев была кличка «узе-узе». Я считаю – говорю об этом с горечью, – что антисемитизм и иные фобии неистребимы, и не только в России. Я всегда убеждал себя не зацикливаться на этой заразе. Но маленькие эти занозы саднят до старости… Когда после недолгой эвакуации мы вернулись в Москву, наша комната в коммуналке на Спартаковской улице была занята Героем Советского Союза, безногим партизаном Кузиным. Наше имущество, не пригодившееся соседям, валялось в подвале. Соседские дети катали по двору круглую столешницу от обеденного стола, сделанного руками деда, одесского краснодеревщика. Я воспринял это как крушение всей прежней жизни… Напрасно в суде мама показывала стопку жировок, которые в срок оплачивала и присылала в Москву, чтобы комната оставалась за нами, – отстоять комнату не удалось. Тогда-то мы и перебрались в Пушкино, купив на деньги, вырученные от уцелевшей мебели пристройку-развалюху на улице Некрасова. Для меня, четырнадцатилетнего, положительным в этой перемене было то, что в Москве тогда мальчики и девочки учились раздельно, а в Пушкино я учился в смешанной школе. И не только это. В Подмосковье я полнее, чем в столице, постигал жизнь, язык, природу. Многие наблюдения и открытия, названия деревьев, трав и ягод, песни и прибаутки – оттуда, из того времени. В Пушкино был знаменитый послевоенный рынок с его трофейным барахлом, просторечием и плутовством, что отменно пригодилось впоследствии и для стихов, и для переводов, и для театра. Помню, однажды папа попросил меня посидеть в еврейском молельном доме, который был по соседству, не хватало человека для миньяна. То высокое канторское пение, ту древнюю рыдающую интонацию я помню по сей день.

– Чем вы руководствовались при выборе института?

– В 1949-м я не поступил на журфак МГУ и проучился год на вечернем отделении дефектологического факультета пединститута. Одновременно работал в местной редакции Пушкинского радиовещания и в районной газете «Сталинская правда», где печатал первые свои стихи и репортажи. О том, например, как труженики полей соревнуются – кто сделает больше торфоперегнойных горшочков к семидесятилетию товарища Сталина. В Москву и обратно ездил на электричке, она была набита студентами разных вузов, монахами из Загорска и молчунами со 101-го километра. Хор из голосов той электрички незабываем. Отец моего одноклассника, Петр Сергеевич Бычков, парторг 1-го Московского пединститута иностранных языков имени почему-то Мориса Тореза, решительно склонил меня к поступлению в его вуз, только деликатно попросил написать в анкете, что я украинец. Это был непростой 1950 год, я последовал его совету, очень совестился, хотя через год стал писать в институтских анкетах правду. Поступил я на




Страница: | 1 | 2 | 3 |     Дальше>>


Автор текста: Александр Рапопорт




Издано на mir-es.com



Комментарии произведения : Испаноязычный мир: поэзия, изобразительное искусство, музыка, голоc.
 Комментарии



Оставить свой комментарий

Обязательные поля отмечены символом *

*Имя:
Email:
*Комментарий:
*Защита от роботов
Пять плюс 3 = цифрой
*Код на картинке:  



Вернуться назад





     



 
Получите электронный абонемент mir-es.com


Купить абонемент

с помощью ЮMoney   



Для развития проекта mir-es.com ссылка

Устанавливайте HTML-код ссылки:

BB-код для форумов:







Главная   Новости   Поэзия   I   Переводчики   I   Галерея   Слайд-шоу   Голос   Песни   Уроки   Стихи для детей   Фильмы  I   Контакты      Регламент

© 2023 г. mir-es.com St. Mir-Es



Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом.
При использовании материалов указание авторов произведений и активная ссылка на сайт mir-es.com обязательны.

       
         


Яндекс.Метрика